Старт регаты в этом году дают в Новой Ладоге — «верфи Петра». Участвуют 14 лодок, пять из них — московские. Пара экипажей прибыла раньше и живёт в палатках у яхт-клуба, другие из-за непогоды задерживаются. Целый день льёт дождь, из-за чего открытие фестиваля получается немного смазанным. Организаторы суетятся, бегают с рациями и телефонами, пытаясь вызвонить капитанов. Брифинг переносят на вечер.

Как выясняется немного позже, это Александр, капитан яхты, в экипаж которой я поступаю на неделю. Он окидывает меня насмешливым взглядом и быстро оценивает внешний вид. Сразу начинается допрос.

— Что с собой?
— Взяла кроссовки с белой подошвой, чтобы не оставить следов на палубе, — я решаю быть вежливой и показать знание дела.
— Без надобности. На этой яхте уже можно всё, — только хмыкает он. — Что из тёплой одежды?
— Два свитера, флиска, дождевик, — начинаю перечислять я.

Александр роется в пакетах с продуктами, которые они принесли с экипажем, в надежде найти сгущёнку к кофе.

— Рост? Вес?
— 152, 38, — остальные члены экипажа глядят на меня недоумевающе и сочувственно.
— Солнцезащитный крем, очки, гигиеническая помада? Ветер сильный, всё растрескается, — продолжает говорить обрывками Александр.
— Только крем.
— Остальное выдам. Голос, слышишь, какой командный, — обращается он к Иосифу, не стесняясь обсуждать меня в моём же присутствии. Александр одобрительно кивает, оглядывая мою короткую стрижку. А вот мои длинные ногти ему не нравятся: «Мы это пластырем заклеим, чтобы не обломались. Травматично будет».

— Что есть из нижнего белья?
— Термобельё: водолазка и леггинсы, — я немного теряю нить разговора.
— Швы есть?
Удивлённо молчу, не понимая, а кому какое дело до моего белья.
— Посидите на мокрой палубе хоть день. Швы до крови натрут. А мне вас нужно вернуть здоровой.
— Швов нет.
— Кофе будешь? — Я понимаю, что допрос пройден успешно.

Наконец, в первом часу ночи, после вступительных слов и встречи капитанов, идём знакомиться с яхтой. «Ласточка» — гоночный четвертьтонник, всё ещё быстрая и когда-то очень красивая гармоничная яхта: белая, с тонкой изящной мачтой и острым носом, плавными линиями и обтекаемой формой.

— Это не прогулочный утюг, — так небрежно Александр, капитан и владелец «Ласточки», отзывается о катерах. — Живём тут в спартанских условиях. Так что подумай. Может, сбежишь лучше на другую яхту, поуютнее, где тебя не будут заставлять работать и донимать дурацкими шутками. Кстати, все удобства или на суше, или в ведро и за борт.

Александр с небольшим усилием сдвигает деревянный потёртый люк — вход в каюту. Я хмыкаю на щедрое предложение капитана, спускаюсь внутрь и поплотнее запихиваю увесистый рюкзак в носовую нишу — планирую задержаться надолго. Свободного пространства в чреве лодки — метра полтора. Там пока лежат спасжилеты, верёвки и прочий скарб. Стенки каюты влажные, на дне собралась вода.

«Ласточка» живёт у Александра уже 32 года — он купил лодку в 1989-м. С тех пор на четвертьтоннике выиграл всё, что можно, в России, был в 35 странах, исходил на лодке океаны и моря, становился чемпионом Европы. Название судна менять не стал. По мнению капитана, оно лучше «пандор» и имён других греческих героинь со страшной судьбой. К тому же, по профессиональному обычаю заново крестить яхту можно, только если она пережила катастрофу: затонула, потеряла члена экипажа.

—  Я взял «Ласточку» в Сызрани, городе космонавтов. Не раз, когда чинил её и приходилось пилить металлические детали, натыкался на совсем необычные сплавы: циркониевые, титановые. Искры так и летели во все стороны, — вспоминает Александр.

На борту, рядом с названием, красуется нагловатая сине-красная птица, которая показывает соперникам то ли кулак, то ли «фак». Этой многослойной наклейкой наградил яхту хороший знакомый Александра — фотограф и оператор-документалист Игорь Генералов, номинант на «Оскар» (режиссёр монтажа фильма «Туфельки», 2013).

Не до конца ясно, к кому конкретно он обращался. Новоиспечённые матросы и я внимательнее следим за пузырьками внутри кастрюли, чем слушаем капитана. Посуда греется на маленькой газовой плитке. Важнее — замахнуть макарон с тушёнкой и замуровать себя в спальник. Времени уже второй час ночи, а старт регаты завтра в семь утра. До подъёма остаётся чуть меньше четырёх часов.

Иосифу больше 30 лет, но выглядит он сильно моложе: крепко сложенный, белозубый, с громким приятным голосом. Всю неделю я буду шутить, что вопреки всему он выглядит как герой из рекламы «Outventure» или «Finn Flare». Кажется, что он умеет смеяться и улыбаться не так, как все мои друзья и знакомые. Говорит с обаятельным, почти незаметным акцентом. Иосиф родился в Беларуси, по олимпиаде школьников поступил на химфак МГУ и уехал в аспирантуру в Голландию.

Там прожил 11 лет. Успел обзавестись друзьями, небольшим домом, но студенческое увлечение не бросил и продолжил ходить под парусом. У Иосифа даже есть специальный журнал, куда он заносит количество пройденных миль, дневные и ночные часы работы, маршрут — всё под подпись капитана. Это нужно, чтобы исполнить мечту — стать капитаном собственного судна, отправиться в кругосветку и пройти океан. Но не в одиночку, как у «Сплина».

Теперь, в первые три месяца в России, Иосиф старается привыкнуть к стране: вспомнить и заново изучить её. Ладожская регата — в помощь. Ведь организаторы обещали сложный и самый длинный в истории озера маршрут, экскурсии, удобные стоянки в разных портах и ужины, где участники смогут познакомиться и пообщаться.

Исполнить удастся разве что первое. Переходы между перевалочными пунктами действительно будут непростыми: неоправданно затянутыми для слабого ветра, преимущественно без чёткого указания финиша. В портах участников фестиваля встречать будут не слишком радушно, да и время приёмов назначат так, что ни одна, даже самая быстрая лодка, к нему не поспеет. Но это всё после. Экипаж «Ласточки» готовится к стартовому марш-броску.

Старт даётся не прямо в бухте, до воображаемой линии нужно дойти. Во время гонки использовать можно только паруса, а вот путь до дистанции преодолевают с моторами, иначе регата растянулась бы на месяц. Я наблюдаю, как мужская часть команды устанавливает двигатель на корму и уношу кружки, ложки и миски в каюту. «Ласточка» мягко трогается и отдаляется от берега. Слушаю, как вода бьётся о борт, раскладываю посуду по сундукам. И тут с палубы начинают доноситься крики, торопливо стучат ботинки, высовываю голову.

— Мотор сгорел. Задымил, сука дохлая. Тащи второй, — командует Александр. Лязгает крышка люка, из недр яхты, отставляя канистры с бензином, матросы вынимают второй двигатель. Вытаскивают из воды безжизненное чёрное тело большого мотора и ставят на его место маленький, оранжевый. Он, визгливо похрюкивая, начинает задорно буровить воду, но через минут 15, вздохнув, затихает и тоже покидает пост.

Проходящая яхта, пока наш друг, а не соперник, охотно берёт «Ласточку» на буксир. Александр, не смутившись, продолжает деловито раздавать указания. Матросы исполняют, искоса поглядывая на капитана. А меня посадили на руль — пока можно.

В теории звучит просто. На практике при первой же удобной возможности меня с поста рулевого сместили. Я не особенно этому сопротивлялась: координировать движения, чётко следить за каждым мускулом и сосредоточиваться на одной точке впереди сложно. Особенно если учесть, что от того, кто за штурвалом, зависит сохранность и безопасность экипажа.

Именно перенос гика и, соответственно, грота с одного борта на другой в парусном спорте называют поворотом. Всё остальное, даже если лодка крутанётся на 180 градусов, — перемена курса. В повороте парусу помогают бакштаги — это снасти, которые состоят из металлических плетений и верёвок, которые сверху крепятся к мачте, а снизу — к корме.

Управлять ими стало моей основной обязанностью. Уже на третий день при команде «К повороту!» я распихивала всех со своего законного места на борту, отдавала бакштаг одного борта и, перебираясь на противоположную сторону, утягивала и фиксировала бакштаг другого борта. Выучить это мне, человеку, который ни разу до этого не был на яхте, было сложно, но нужно.

Его-то на пару с гротом «Ласточка» и использовала на старте, чтобы сразу вырваться в лидеры. Выбор парусов в первый день и всю следующую регату оставался за капитаном.

Кажется, что Александр внутренним чутьём определяет, откуда придёт ветер, и за минуту до порыва подкручивает или меняет паруса, кренит яхту, подваливается или корректирует курс. Он может самостоятельно рулить, управлять спинакером и гротом. И в это же время травить байки.

— Думаете, я вас забавляю? Я лодку заговариваю, она ведь тоже живая, слушает, — объясняет он.

В первую же гонку Александр смог разогнать двухтонную яхту до скорости 6 м/с практически при штиле. Что за магия: все стоят, а мы — едем! За кормой — рябь, от носа идут «усы». Балдеем, сидим на бортах и греемся. Загорать не стоит — сожжёт.

Внезапно Александр, как настоящий шаман, пристально смотрит вдаль — там почти неразличимые серые тучи: «Облака с водой целуются. Через 10 минут будет дождь. Всем одеться. Будет вам уже не икебана, а настоящая Ладога».

Меньше чем за минуту я успеваю надеть резиновые сапоги, водолазку, толстовку, дождевик и спасательный жилет. Солнечные очки и кепка остаются в каюте. На руках перчатки — придётся работать. Брасы сами себя не потравят. Но капитан будто сбавляет пыл и решает отвести беду. Пара внимательных взглядов, несколько ловких движений парусом, и непогода проходит мимо, не задевая «Ласточку».

До Шлиссельбурга по навигатору идти ещё часов семь, но Александр без электронных примочек выстраивает верный курс и предпочитает двигаться по природным ориентирам. Не в пример судну «Десна», снаружи и внутри увешанному современным оборудованием. Факсимильные карты погоды, электронный компас, лаги (точные определители скорости) и латы (показывают глубину и объекты под лодкой) — чего здесь только нет. Хотя сама яхта не новая. Это модель «Нева», которую собирали ещё в Ленинграде. Руководят «Десной» скорее любители, чем профессионалы — добрые товарищи, которым удалось сохранить школьную дружбу: Александр из Карелии и Андрей из Беларуси.

Капитан отправляет матросов в каюту, передохнуть и набраться сил, но я чувствую себя хорошо и остаюсь на палубе.

— Почеши гик, — внезапно говорит он.

Я привыкла к странным командам и выполняю их, не спрашивая зачем. Но тут не спешу. Перебираю в голове все новые термины. Когда поняла, что ослышаться не могла (ветра-то нет, звуку улететь некуда), потянула руку к креплению грота.

Не знаю, всерьёз ли капитан верит в приметы. Об Александре вообще трудно сказать что-то с уверенностью. Ему примерно 60, четыре технических высших образования, учёная степень и статус мастера спорта международного класса. Он коренной москвич, первый учитель десятков титулованных яхтсменов. Один из них, Владимир, идёт в регате на судне «Палома» с другом, дочерью и статной овчаркой по кличке Летти.

— Если скажешь, что проходила обучение у Александра Евсеева, то тебя в сообществе с хлебом-солью встретят и искренне посочувствуют. Это на суше можно быть либералом, а на борту никакой демократии не ждите. Вовка у меня такую муштру прошёл. До сих пор по старой памяти самые абсурдные приказы выполняет молниеносно, — сообщает Александр.

В какой-то момент кажется, что он не человек, а сгусток космической энергии, случайно принявший материальную форму. Александр успел поработать в администрации двух президентов. Цель была одна — присвоить парусному спорту прочный законный статус и отделить от водных прогулок. Он дружил с ликвидаторами Чернобыля и лично знает Навального.

До ковида Александр держал собственную парусную школу, а теперь зарабатывает тем, что чинит лодки и изготавливает патентованные тележки для перевозки судов. Говорит на четырёх языках. Страны меняет так же легко, как женщин (ни одна не прожила с ним больше семи лет). «Характер дрянной, не иначе». Дважды врачи отказывались его лечить, признавая живым трупом, но капитан выкарабкивался, посылая медиков «на хер».

— В море не остаются случайные люди. Оно позвало один раз, и вы побежали от себя. Я умею ловить моменты счастья. Когда только отходишь от суши, и все проблемы остаются там, выцветают. А новых проблем ещё нет, ничего не случилось. Потом, конечно, будут и ссадины, и разорванные паруса. Но потом же, не сейчас, — не мне, а куда-то в пустоту говорит Александр.

Закат остывает, становится зябко. Небо сливается с водой — бесшовно сходятся две полусферы. Над озером и в озере загораются звёзды — Большая медведица и ходовые огни других яхт. Какие ближе? Не разберёшь.

Высокий мужчина с благородной сединой выдал контейнеры с остывшим свиным шашлыком, куриным люля и салатом — видимо, тем, что мы должны были съесть на банкете. Мужчину зовут Сергей, он планирует выкупить территорию предприятия и устроить тут яхт-клуб.

Ночное путешествие помог совершить отцу семейства Мише 13-летний сын Вася. Они похожи: оба светло-рыжие, с белой кожей и веснушками, плотные и коренастые. Вася выглядит немного помятым, но держится бодро, очень хочет не уступать папе. На ребёнка, а не на мужичка-морячка Вася походит, когда рядом с ним говорливая, доверчивая с большими карими глазами сестрёнка Маргоша. Ей семь, но под парусом она ходит почти с рождения. Они уже объездили полмира, а после регаты собираются в Англию.

— А хотите покажу вам, что я сделала своими руками? — Обращается ко мне девочка. Мама Маргоши и Васи, Аня, спокойная статная женщина с длинными вьющимися волосами. Она не против, её не беспокоит, что дочка запросто говорит с незнакомым человеком. Аня вообще не похожа на типичную российскую маму: не заботится о «нормах и приличиях», не шикает на детей и не одёргивает их по пустякам. Пока не нарушают личные границы другого — всё хорошо. Как только начинают наседать, мягко отводит их и переключает на что-то другое.

Я с интересом киваю на предложение Маргоши. Девочка скрывается в каюте, а после появляется с маленькой моделью корабля.

Маргоша продолжает раскрывать передо мной свои богатства: книги, открытки, игрушки, притаскивает из каюты пару печений и даже дарит наклейку с Муми-троллем. Это одна из её любимых сказок.

Выбираемся за продуктами в Шлиссельбурге, нужно пополнить запасы. Из красивого и величавого в Шлиссельбурге только название. Кругом обшарпанные серые многоэтажки и хрущёвки с щербатыми кирпичными мозаиками времён СССР. Единственный близкий к бухте магазин — «Светофор», где не оказалось ни хлеба, ни риса. Кое-как расставленные в пыльном бетонном ангаре картонные коробки с товарами супер-эконом-класса по ценам не ниже чем в ритейлерах.

Таких городков победившего патриотизма по берегам Ладоги и в Ленобласти — почти все. Вспоминают о них только на очередное 9 мая или годовщину Дороги жизни. Но рассуждения о героическом прошлом или мечты о туристическом городе-саде никак не помогают создать реально комфортную среду хотя бы для нескольких тысяч местных жителей.

Чего уж говорить об инфраструктуре для гостей. Знаменитый «Орешек», древняя крепость на острове, который обнимает Нева, начинаясь у его берегов, меньше чем через два года отмечает большой юбилей — 700 лет с момента основания. Это место осталось на карте, выдержав натиск истории: благодаря ему удалось основать Петербург, отстоять Ленинград в годы блокады. Сюда заключали народовольцев, декабристов, нежеланных царей. А теперь здесь десятилетиями по камушку разрушаются уникальные корпуса, которые никак не дождутся реставрации. Талантливым и увлечённым экскурсоводам остаётся только грустно разводить руками: «Мы сделали что смогли — законсервировали, но когда ещё будут деньги».

Наша яхта была первой из двух дошедших до финишной прямой. Три часа экипажи ждали сигнала об окончании соревнования, другие участники в чате тоже просили судью прекратить состязание, поскольку отстали на десятки километров. Решение проблемы было странным: вообще аннулировать результаты и сделать вид, что целого дня не было.

— Решение судьи опротестовать и на профессиональных гонках практически невозможно. Разбирательство может длится годами, — развёл руками капитан. Ну ничего. Будет день — будет гонка, а пока разглядываем руины на берегу и тёмную Ладогу.

На берегу нас в «непроме», флисках, пропахших бензином и машинным маслом, встречает начальник самой крупной в России заправочной станции для автомобилей — выбритый, в вишнёвом костюме, с участливой улыбкой. Ведёт в павильон будущего порта, на банкет. Который по традиции должен был состояться несколько часов назад.

— У вас ботинки дороже, чем моя яхта, стоят, — весело замечает Александр, на равных с достоинством подавая руку начальнику. Тот продолжает улыбаться.

Светлое одноэтажное здание с панорамными окнами. Приветливые официантки кормят подостывшими горячими бутербродами и чудесами высокой кухни — пюре из солёных огурцов с тонкими ломтиками языка. Персонал выглядит немного ошарашенным. Наверное, как-то иначе представляли себе яхтсменов.

Через полчаса нас всё-таки провожают в душ, вернее, в спа-комплекс. Просторные, отделанные деревом и камнем, с инклюзивными кабинками и зоной отдыха душевые. Кругом розетки, есть вайфай, уютные кресла, ковры и столики. Правда, не всем участникам регаты хватило горячей воды. Видимо, коммуникации ещё не достроили. На обратном пути в нашу спартанскую каюту замечаем спортивный зал на третьем этаже с панорамными окнами и видом на Ладогу.

Остров — красивейший. Сосновые боры, в тени растёт черника: собирай и ешь. Аккуратные песчаные дорожки, всё залито солнцем.

На Коневце, в отличие от Валаама, куда меньше туристов, взгляд на каждом шагу не спотыкается о бесконечные лавочки с копчёной рыбой, молочными продуктами, дисками от певчих и чудодейственными иконами. Монастырские постройки и ферма выглядят куда скромнее, чем в главной святыне, «российском Афоне». На Валааме, чтобы не мозолили глаза и не мешали паломникам, участников регаты оттеснили от причала к скале. Как бывших местных жителей — в Сортавалу. Здесь не особенно церемонятся, если ты не несёшь пользы: не селишься в паломнических домах или не работаешь за еду трудником.

О четвёртом члене экипажа «Ласточки», матросе Александре, подробнее мы узнали ближе к середине путешествия. Случилось это благодаря внезапному диалогу с нашим соперником — владельцем яхты «Оптимист». Тоже Александром.

Матрос «Ласточки» — тоже профессиональный музыкант, долгое время работал в бэндах для души и в Театре сатиры. Александр — терпеливый и немногословный, совсем не похож на экспрессивного тёзку-капитана. Без лишних нервов сносит едкие замечания и задаёт сухие осторожные вопросы.

В штиль Саша на память читал стихи Владимира Уфлянда и частично монологи Аркадия Райкина, заботливо интересовался, не нужно ли поставить чай или подать солнцезащитный крем, на берегу всегда с вниманием спрашивал меня, всё ли получается, рассматривал фото. Всё это, как обычно в жизни, было необходимо, чтобы яхта двигалась дальше, а экипаж не падал духом, но оставалось незамеченным.

Попутно нужно было выкручивать лебёдки, тянуть и травить брасы — и Саша, и Иосиф, как ловкие обезьяны, перебирались, карабкаясь по палубе. Я умудрилась дважды чуть не вылететь за борт, отдавая бакштаги. И смачно тормозила коленями и локтями о палубу. Александр-капитан умудрялся за шиворот ловить меня в последний момент. Он на руле, кричит приказы, на шее вспухают фиолетово-синие вены, но ветер сносит голос. Мы идём самыми первыми, за нами — никого не видно. И тут прочная мачта изгибается змеёй. Грот как-то неестественно теряет напряжение.

— Фотографируй, сейчас, приготовься! — Уже мне командует Иосиф, который не отрываясь следит за курсом, и глядит на линию финиша. Мне нужно зафиксировать время и координаты, чтобы не было сомнений в первенстве «Ласточки». — Давай!

Первый щелчок камеры, второй, третий. Финиш пройден. Мачта уцелела. Быстро спускаем и сматываем грот, убираем его в чехол, опускаем гик.

— В походе как будто время течёт иначе, как будто попадаешь в другую, но всё ещё свою жизнь. Как в спирали Мёбиуса, — говорит Саша.

На воде и правда пространство будто искривляется. Старт портовой гонки дали с сильным опозданием, будто нарочно ждали дождя. Два часа гладиаторских боёв в круглой бухте под прицелом благосклонных улыбок организаторов из-под козырька пирса.

Регата для меня разделилась на две части. Первая — вода, в которой больше правды, где есть задушевные разговоры без стеснения, новые знания, живые искренние люди, гонки и первые за неделю и оттого такие неожиданно ценные похвалы от капитана: «Сегодня, наконец, сработали как настоящая команда. Но поворот на профессиональных соревнованиях, конечно, раза в три быстрее делают».

Вторая — земля, с возвышенными и полными патетики речами каких-то замзамов, глав района и спонсоров, дрязгами в портах, куда можно и куда нельзя встать, чтобы не обидеть постоянных клиентов, сбором по тысяче рублей на званый ужин, коммерческим проектом «Валаам» и постоянной сковывающей неловкостью.

Здоровенный походный рюкзак уже стоит на пирсе. Через несколько минут придёт такси, потом будет поезд, дорога домой. Впервые за семь дней тело начинает немного ныть, будто до этого кто-то отключил его способность чувствовать боль, а сейчас разом выкрутил рычаг на максимум. Гудят бёдра и пресс от постоянных «кошачьих» шагов по палубе, неприятно отдаёт чуть выше виска после удара гиком, от синяков — штормовых подарков — припухли колени и локти.

Я забираюсь на борт «Ласточки» налегке: не знаю, зачем. Просто хочется запомнить, как еле заметно дышит и вздрагивает от каждого движения лодка, какой красивый мир с воды, и свежий влажный ветер гладит лоб, щёки и волосы.

Я очень быстро расстёгиваю нагрудную сумку, достаю телефон и начинаю забивать цифры: «Спасибо вам». Александр ничего не говорит, будто и не услышал.

У меня в горле слегка першит, чуть сводит скулы и что-то сжимается под рёбрами. Наверное, всё-таки продуло. На ладожском-то метком ветру.